Стивен Дональдсон - Презрение Лорда [ Проклятие Лорда, Проклятие лорда Фаула]
На мгновение он забыл об усталости, о тяжести рюкзака, о жаре. Задыхаясь, он бежал за Этьеран по пятам так, словно слышал дыхание преследователя. Вскоре он почувствовал, что его легкие словно разрываются от напряжения, и потерял равновесие. Когда он споткнулся, то его изможденное тело едва не рухнуло на землю.
Этьеран прокричала:
— Бежим! — Но она на мгновение остановилась и, дрожа, оглянулась, чтобы увидеть погоню.
Скачущая фигура мелькнула над краем расщелины и упала вниз, на Кавинанта. Он метнулся прочь от этого тяжелого тела и вскинул вверх руки, защищаясь от преследователя.
Пролетая мимо, нападавший задел тыльную сторону ладоней Кавинанта ножом. Ударившись о землю, он перекатился через голову, вскочил на ноги, повернувшись спиной к восточной стене расселины, и угрожающе выставил вперед руки, в одной из которых был зажат нож.
Солнце словно бы выгравировало с предельной четкостью все детали представшей перед Кавинантом картины. Он видел шероховатые стены, тени под ними, подобные ротовым отверстиям.
Нападавшим был молодой человек с мощным телосложением и темными волосами — без сомнения, житель Подкаменья, хотя гораздо выше многих. Нож его был выточен из камня, а одежда на плечах украшена фамильной эмблемой — перекрещивающимися молниями. Ярость и ненависть так изменили его черты, что лица было не узнать.
— Губитель! — воскликнул он. — Насильник!
Он приближался, размахивая ножом. Кавинант был вынужден отступать до тех пор, пока не оказался по щиколотку в ручье, в холодной воде.
Этьеран бежала к ним, хотя была слишком далеко, чтобы успеть очутиться между Кавинантом и ножом.
Из его ладоней капала кровь. Биение сердца пульсацией отдавалось в порезах, в кончиках пальцев.
Он услышал повелительный окрик Этьеран:
— Триок!
Нож мелькнул еще ближе. Кавинант видел его так ясно, словно тот был выгравирован на его глазных яблоках.
Пульс бился в кончиках пальцев.
Молодой человек подобрался, чтобы нанести смертельный удар.
Этьеран снова крикнула:
— Триок! Ты что, с ума сошел? Ты дал Клятву Мира!
В кончиках пальцев?
Стремительно вскинув руки, Кавинант уставился на них. И взгляд его внезапно затуманился благоговением. Он перестал воспринимать происходящее.
— Это невозможно! — прошептал он в неимоверном изумлении. — Невозможно!
Его немые, пораженные проказой пальцы испытывали самую настоящую боль.
Этьеран приблизилась к ним и остановилась, скинув рюкзак на землю. Она словно бы загипнотизировала Триока: он злобно рвался к Кавинанту, но не мог переступить какой-то невидимой черты. Задыхаясь от ненависти, он выкрикнул:
— Убей его! Губитель!
— Я запрещаю! — воскликнула Этьеран.
Сила ее поведения подействовала на Триока, как физический удар. Пошатнувшись, он сделал шаг назад, поднял голову и издал хриплый стон разочарования и ярости.
Голос Этьеран словно прорезал этот звук.
— Лояльность — твой долг. Ты дал Клятву. Уж не хочешь ли ты навлечь проклятье на Страну?
Триок вздрогнул. Одним конвульсивным движением он метнул нож вниз так, что тот по рукоятку ушел в землю у его ног. Гневно выпрямившись, он прошептал Этьеран:
— Он изнасиловал Лену. Прошлой ночью!
Кавинант все еще не воспринимал ситуацию. Боль ошеломила его, она была сенсацией, роскошью, о которой забыли его пальцы; он не мог найти ответа на этот парадокс, кроме как говорить про себя:
«Невозможно! Невозможно!»
Он не замечал, как по запястьям, красная и человеческая, струится кровь.
Его лицо свела судорога. Тьма сгустилась в воздухе вокруг него. Все забурлило вокруг, словно расселина наполнилась хлопающими крыльями, когтями, сверкающими прямо возле лица. Он простонал:
— Невозможно!
Но Этьеран и Триок были поглощены друг другом, их глаза избегали его, словно он был заразным пятном. Когда слова Триока дошли до нее, она упала на колени, закрыла лицо руками и прижалась лбом к земле. Плечи — ее вздрагивали, словно она плакала, хотя и беззвучно; тем временем Триок безжалостно продолжал:
— Я нашел ее в горах, когда первые лучи сегодняшнего утра коснулись равнин. Ты знаешь, как я люблю ее. Во время собрания я наблюдал за ней, и мне не доставило радости то, как этот чужак пялился на нее. Я видел, что он чем-то прельщает ее, и мне казалось странным, что она с таким участием относится к человеку, о котором никто ничего не знает. Поэтому поздно ночью я пошел к Треллу, твоему мужу, и узнал, что Лена собиралась провести ночь с подругой — Терасс, дочерью Аниории. Тогда я спросил об этом у Терасс, но ей ничего не было известно об этом намерении Лены. Тогда тень страха закралась ко мне в душу, ибо когда случалось такое, чтобы кто-то из наших людей солгал? Всю ночь я искал ее. И в первых рассветных лучах нашел в разорванном платье и крови. Она пыталась убежать от меня, но слишком ослабла от холода, горя и боли, и через мгновение она бросилась в мои объятия и рассказала о том, что… Что сделал этот губитель…
Потом я отвел ее к Треллу, ее отцу. Предоставив ее его заботам, я бросился на поиски чужака с намерением убить его. Когда я увидел вас, то последовал за вами, полагая, что моя цель — это и твоя тоже, что ты уводишь его в горы, чтобы уничтожить. Но ты намерена спасти его; его, который изнасиловал Лену, твою дочь! Чем сумел он подкупить твое сердце? Ты запрещаешь? Этьеран, жена Трелла! Она была ребенком, таким прекрасным, что любой мог заплакать от счастья, глядя на нее. И вот она растоптана, без жалости и угрызений совести. Ответь мне. Какое нам дело до клятв?
Яростное, неистовое хлопанье темных крыльев заставило Кавинанта пригнуться к земле, и он неуклюже скорчился в ручье. Сквозь его мозг проносились видения и воспоминания о лепрозории, о словах врача:
«У вас нет надежды!»
Он был сбит полицейской машиной. Он направлялся в город, чтобы оплатить свой телефонный счет лично. Голосом, бесцветным от страха, он бормотал:
— Не может быть!
Этьеран медленно подняла голову и раскинула руки, словно открывая грудь навстречу пронзающему удару с неба. Лицо ее было искажено горем, а глаза походили на темные кратеры страдания, глядящие внутрь, на ее подвергнутую риску гуманность.
— Трелл, помоги мне, — тихо прошептала она.
Затем ее голос набрал силу, и ее боль, казалось, заставила воздух вокруг затрепетать.
— Горе! Горе молодым в этом мире. Почему столь тяжела она, ноша ненависти и зла? Ах, Лена, дочь моя. Я понимаю, что ты совершила. Понимаю. Это мужественный поступок, достойный похвалы и гордости! Прости, что я не могу быть рядом с тобой в этом испытании.
